Евгений Лукин риторически вопрошал: «Антисемит, почему ты не на погроме? Православный, где кротость твоя? Циник, что побудило тебя совершить подвиг?».
Причин тому, конечно же, много. На свете, например, очень мало людей, которые действительно кладут мировоззрение в основу всей своей жизни и поступков. Большинство принадлежит к учению лишь потому, что принадлежит к группе, которая провозглашает верность этому учению. Потому естественно, что они делают ровно столько, чтобы не выбиваться из рядов.
Но есть одна причина, о которой стоит поговорить отдельно. Именно она приводит к тому, что даже человек, искренне и сознательно следующий учению, никогда не следует ему во всей полноте и дословно.
Она очень проста: любая идея, доведенная до своего логического предела, становится несовместимой с жизнью. А значит, мировоззрение, которое хочет жить, должно уравновешивать каждую идею противоположной.
Даже в математике теорема Гёделя говорит, что любая непротиворечивая система неполна – есть истины, до которых она не в состоянии дотянуться и выразить их. Если же система полна, то она противоречива – в ней будут одинаково верными два противоположных утверждения.
Но прямо противоречить самому себе не может никакое учение. Поэтому, как правило, одну идею провозглашают явно, а второй следуют на деле, когда это необходимо. И любой праведник есть вместе с тем и грешник, потому что всегда можно найти в его жизни моменты, когда он нарушал заповеди своего учения.
Например, я уже неоднократно упоминал, что материалистический атеизм, если следовать ему предельно последовательно, может вести только к одному образу жизни. Если со смертью моего тела меня больше не будет нигде и никогда, то любое бескорыстное поведение неразумно и нелогично. Нужно прожить свою единственную жизнь так, чтобы получить максимальное удовольствие, а затем умереть, когда поймешь, что удовольствия закончились.
Между тем, как помнит любой, кто жил в СССР, государственный советский атеизм строился, наоборот, на прославлении коллектива, совместного труда, заботы о ближнем и деятельности на благо общества. Человека учили воспринимать себя как временное проявление вечной сущности – народа. Человек смертен, но народ продолжает жить, а потому прожить жизнь нужно так, чтобы народу от этого было больше всего пользы. Я цитировал даже стих, в котором Владимира Ульянова называли последним воплощением великого Ленина – народного гения.
Все это – религиозные ценности, причем древнейшие. Представление о вечной силе, для которой люди, звери, боги и государства – лишь временные маски, сменяющие друг друга в непрестанном хороводе, идет еще от родоплеменного строя каменного века.
Но нельзя сказать, будто «плохую» идею нейтрализовали «хорошей». Родовая идеология подавляла личность и творчество. Именно она приводила к таким жутким традициям, как погребение жены вместе с мужем и вообще человеческие жертвоприношения. Добавив к ней акцент на личную индивидуальность и ценность жизни, которую дает атеизм, получаем вполне жизнеспособное мировоззрение.
Еще пример я приводил в давней статье о стреле времени. Сейчас мы воспринимаем время как поток или дорогу, где будущее впереди, а прошлое позади, потому оно и называется прошлым, то есть пройденным. Времена кажутся местами: оставляя прошлое за спиной, мы идем в будущее. Настоящее – здесь и сейчас, где ты находишься. Оно движется вместе с тобой.
Но язык, на котором мы говорим, указывает, что наши предки видели наоборот. Все слова, значащие «в прошлом» – прежде, до того, перед тем как – обозначают «впереди». А слова, значащие «в будущем», значат еще и «позади». И английские before и after имеют ровно те же значения.
Время было для них не местом, от которого можно уйти. По дороге жизни мы идем по следам, оставленным предками – теми, кто прошел здесь перед нами. А то, что мы оставляем после себя, найдут потомки – те, кто еще не пришел, кто идет вслед за нами. Настоящее вокруг тебя. Оно неподвижно – это ты должен пройти по нему и сделать лучше, чем оно было.
И опять эти две противоположные идеи уравновешивают друг друга. Одна говорит, что за прошлое не обязательно цепляться. Оно прошло, и его можно оставить за спиной. Ты сам решаешь, куда идешь, и где будет твое будущее. Другая напоминает, что последствия твоих поступков все равно останутся с тобой, и даже переживут тебя, так что мир, который ты меняешь – это мир, в котором жить и тебе, и другим.
У христианства своя проблема того же плана. Есть грех, смываемый крещением. Есть благодать, получаемая причастием. Но это значит, что для человека лучше всего умереть сразу после крещения и первого причастия. Тогда он отойдет в мир иной очищенным, безгрешным и, следовательно, святым.
На самом деле в истории церкви был период, когда эту мысль претворяли в жизнь. Многие римляне, среди них сам император Константин, сделавший христианство официальной религией и собравший первый Вселенский Собор, откладывали крещение до весьма почтенного возраста, а многие крестились, только чувствуя приближение смерти.
Но это безобидный вариант. А вот конкистадоры иногда предлагали взятым в плен индейцам креститься, после чего сразу же казнили, чтобы спасти их души и не дать вернуться к прежним языческим обрядам. Да и среди русских старообрядцев попадались изуверы, которые крестили своих младенцев и тут же душили их, чтобы отправить к Богу в ангелы – мол, в последние времена это самый надежный способ спасения.
Чтобы уравновесить эту идею, в христианстве существует противоположная ей – о святости как совершенстве в результате сознательных усилий. Стоит ее принять, как убийство новокрещеного, а особенно младенца, сразу превращается в страшный грех: ты не дал человеку достичь святости.
Причем заметьте, что сама по себе она точно так же несовместима с жизнью. Если проследить ее следствия, то окажется, что Богу угодна лишь горстка праведных аскетов, а все те, кто вынужден трудиться, вместо того чтобы молиться и предаваться подвигам, будут гореть в аду (или, как в учении некоторых религий, просто умрут навсегда, как животные). Но идея о таинствах, которые примиряют человека с Богом, будучи их совместным действием, уравновешивает ее.
И так везде. Рабочее, действующее мировоззрение неминуемо будет нелогичным, противоречивым и непоследовательным – если рассматривать его с точки зрения идей, тезисов и догматов. Только такое учение может стать основой для логичного, последовательного и полезного образа жизни.
Именно поэтому, чтобы по-настоящему понимать и выполнять правила, нужна ясная голова и чистое сердце. Только так, вооружившись двумя противоположными утверждениями, человек может найти серединный путь – не компромисса между ними, а их слияния в одно целое. Потому что в нашей с вами реальности из двух противоположных тезисов чаще всего верны оба.
