В течение многих веков – и примерно до середины прошлого столетия – Свет ассоциировался со свободой, знанием, истиной и ясностью восприятия. Тьма, напротив, связывалась с невежеством, принуждением, рабством и насилием.
Но в середине прошлого века для некоторых людей все изменилось, и это отразилось прежде всего в фэнтези. Отныне, если в книгах встречалась сила, которая прямо ассоциировала себя со Светом, то именно она отвечала за слепую веру, навязанное единство, диктатуру правил и тому подобные вещи. Тьма же ратовала за свободу от любого принуждения, разнообразие и следование внутренним побуждениям.
В комментариях к прошлой статье на эту тему произошло событие, которое я каждый раз встречаю с радостью: собеседник подсказал мне правильную формулировку, которая позволила мне – как я надеюсь – разобраться с вопросом. Огромное спасибо
peggy_s за вовремя сказанное слово.Слово это заключалось в следующем: хотя мы все понимаем, что свобода – это хорошо, но какой именно смысл мы вкладываем в это слово? Он ведь меняется в зависимости от времени и культуры.
Когда я это прочитал, меня осенило. Ведь действительно, так оно и есть.
Например, для человека эллинистической культуры быть свободным – значило прежде всего не иметь над собой хозяина, быть в состоянии самому принимать решения и определять свою судьбу. Тот, кто подчиняется хозяину – раб, и он несравненно ниже самого бедного, но свободного гражданина.
Но для человека культуры восточной не иметь хозяина – значило, наоборот, быть бесправным отбросом общества и не обладать никакой властью над своей жизнью. Если за тебя некому заступиться, то твою судьбу решает сильнейший из тех, кого она вообще зачем-либо заинтересовала. Свободы же больше всего у того, чей господин сильнее любого другого господина. Раб царя свободнее, чем раб купца.
Поэтому в восточной культуре и родилось выражение «раб Божий». Оно выражало не покорное смирение перед небесной властью, а, наоборот, самую грандиозную претензию, какую вообще мог высказать человек. Быть рабом Божьим – значило подчиняться наивысшей силе, какая только есть на белом свете, и быть ее представителем на земле.
Раб Божий обладает большей свободой и властью, чем даже сам царь. Не случайно так называли себя одни только пророки, и лишь христиане сделали это наименование общим для всех членов церкви. Они же называли церковь «собранием святых», и это, в общем, то же самое.
Так вот, хотя в раннем фэнтези со свободой ассоциировался Свет, а в позднем – Тьма, тут нет ничего удивительного, потому что свобода эта очень разная.
Свобода Света не случайно связывалась в первую очередь с ясностью и истиной. Это была свобода увидеть мир таким, какой он есть, понять, что тебе нужно сделать в нем – и сделать именно это. Осознанная необходимость, как говорил, кажется, Маркс.
И главной помехой для такой свободы была любая сила, которая могла властно перехватить контроль и заставить тебя поступить вопреки собственной воле и намерениям.
А что могло так сделать?
Во-первых, недостаток знаний. Если ты не видишь свой путь в мире, то и не можешь поступить осознанно. Тогда останется только тыкаться вслепую, надеясь, что очередное решение приблизит к цели, а не уведет от нее безвозвратно.
Во-вторых, внешнее принуждение. Если ты не властен над своими поступками, а выполняешь чью-то чужую волю, то опять-таки не в силах поступить так, как диктует тебе твое знание. Приходится повиноваться приказу.
В-третьих, твои собственные страсти. «Страсть» – это «страдание» на церковнославянском языке, а «страдательный залог» в языке обозначает пассивное действие. То, что делается с тобой, а не делаешь ты сам. Залог страданий – в подчиненности, несвободе.
Страсти управляют волей, заставляя принимать неверные решения. Как писал еще апостол Павел: доброго хочу, но не делаю, а злого не хочу, но делаю.
Вот все это вместе – невежество, принуждение, рабство страстям собственной души – и соединялось в общем понятии Тьмы.
Так что вполне правильно, например, Волдеморт носит звание Темного Лорда. Он – прямо-таки олицетворение Тьмы именно в этом, изначальном смысле. Он был прискорбно невежественен во всем, что считал ниже своего достоинства – а именно там крылся ключ к победе над ним. Он боготворил силу и принуждение, считая, что раз он может заставить других служить себе, то он по-настоящему свободен. Он, наконец. был рабом собственных страстей, в первую очередь – чувства собственной значимости.
Но в двадцатом веке начало развиваться новое мировоззрение, которое потом назвали постмодернизмом. Оно стояло на том, что никакой истины не существует, а есть лишь множество точек зрения, из которых ни одна не лучше никакой другой.
Постмодернизм называет свободой нечто совершенно иное: возможность обратиться внутрь себя и следовать всем побуждениям собственного сердца, поступая так, как тебе хочется.
Но глубины бессознательного, исходящие оттуда импульсы и страсти испокон веков проходили по ведомству Тьмы. И новая идеология призывала не бояться Тьмы, не стремиться просветить ее светом осознанности, а принять ее, погрузиться в нее и слиться с ее мудростью.
Ее главный враг – любая сила, которая может помешать следовать зову сердца.
А что может так сделать?
Во-первых, внешнее принуждение. Свобода твоего движения ограничена свободой движения окружающих. И если кто-то из них ставит себя выше тебя, заставляя тебя двигаться не так, как ты бы хотел – это плохо.
Во-вторых, твои собственные принципы и правила. Они сковывают внутренние порывы, заставляя поступить не так, как ты хочешь, а так, как «надо».
В-третьих, невнимание к себе. Если ты не погрузился достаточно глубоко в себя, если не познал тайн своего сердца, то не поймешь, куда оно тебя зовет. Ты рискуешь принять за свое истинное желание что-то другое – например, голос тех самых принципов и правил.
Так что мораль, внутренний закон, самоотреченное служение Истине и воля, побеждающая страсти – все то, что составляло неотъемлемую часть свободы Света – оказалось в оппозиции новому пониманию свободы. И те, кто так делает, превратились из благородных и светлых рыцарей в фанатичных и жестоких храмовников.
Когда речь идет о подобных вещах, всегда самонадеянно заявлять «а вот на самом деле...». Особенно потому, что постмодернизм как раз и стоит на том, что никакого «самого дела» не существует в принципе.
И тем не менее, я рискну. На самом деле, как мне это представляется, оба варианта свободы не просто равноправны, но могут существовать только вместе и только одновременно.
Чтобы увидеть мир таким, какой он есть, и понять свой путь в нем, нужно прежде всего отказаться от шаблонов восприятия, навязанных традициями, убеждениями, опытом и мнением окружающих. Очистить свой взгляд. А для этого придется понять свое устроение и научиться отличать естественное от наносного.
Чтобы погрузиться в себя и понять зов собственного сердца, придется, наоборот, вначале привести себя к одному знаменателю, обрести осознанность и самоконтроль. А это не получится сделать, если не следовать строгим правилам.
Свет без внимания к себе и осознания относительности любых законов и точек зрения – потеря себя, растворение личности и воли в идее. Тьма без осознанности и власти над собой – потеря себя в бесконтрольных импульсах и порывах. И то, и другое – безумие и гибель, ничем не напоминающие свободу.
